Послеолимпийский 1973 год в спортивном отношении был успешным. На чемпионате СССР я победила во всех четырех видах программы (Средний приз, Большой, переездка и комбинированная езда), что случается крайне редко. Выиграла золотую медаль в Среднем призе на первенстве Европы в Аахене, серебряную - в Большом.
     В начале зимы у меня был конфиденциальный разговор с Терентьичем: я сказала, что жду ребенка.
     Хочу быть понятой правильно. Я не люблю узнавать интимные подробности жизни известных людей - в конце концов, значительны они успехами в своей профессии, своей общественной ролью. И самое сокровенное я считаю возможным открывать лишь применительно к тем моментам, которые влияли на спорт: ведь о нем мой рассказ.
     Итак, я сказала, что зимой тренироваться не могу. Мы, точно заговорщики, решили, что это останется между нами, а с Пеплом Терентьич будет работать сам, попросив выделить себе в помощь какую-нибудь девочку в клубе - для общего тренинга и разминки.
     Чем была вызвана секретность? Возможно, это звучит несколько наивно, но мы оба были уверены, что к июню-июлю, к основным стартам, я снова буду в седле. Небольшие состязания проходили и до этого, и мы опасались, что вдруг на Пепла посадят кого-то другого ("Не пропадать же лошади") и мой контакт с ним будет нарушен. Выше я рассказывала о том, как другой всадник на всю жизнь сбил Пеплу менку ног.
     Вообще, под чужим лошадь идет совсем иначе - хуже, чем под хозяином. Мне сам Терентьич, садясь на Пепла, всегда говорил: "Деточка, он у меня сейчас пойдет неправильно, но ты не обращай внимания, у тебя он работает как надо. Я его только двину вперед, чтобы тебе потом легче было". И действительно, после Терентьича Пепел у меня летал по манежу как птичка.
     Кроме того, мы боялись, что, выступи на Пепле другой всадник более или менее неудачно, это скомпрометирует лошадь, неудачу отнесут за счет возраста: все-таки весной 1974 года ему должно было исполниться 18 лет.
     Словом, мы все тщательно продумали, но в декабре Григорий Терентьевич тяжело заболел - как оказалось, неизлечимо.
     Я наивно думала, что просьбы наши в отношении Пепла выполняются из уважения к нам с Терентьичем. И вдруг весной узнаю, что Пепел почему-то на Планерной, на каких-то сборах, и что девочка, которую к нему прикрепили, намерена выполнить на нем норму мастера спорта.
     Двумя неделями раньше я потеряла горячо любимого отца.
     Развелась с мужем.
     Через две-три недели мне предстояло стать матерью.
     Анастасьев был прикован к постели.
     И еще это предательство. Именно так, предательство, иначе я думать не могла. Я поняла: меня как спортсменку списали за ненадобностью. Не хочу искать виновных, просто было невыразимо горько, и горько до сих пор.
     Директор клуба сказал: "А я думал, что ты все знаешь, а меня удивило, что ты не принимаешь мер. Пепел не заслужил, чтобы из него на старости лет делали учебную лошадь".
     Приезжаю на Планерную и вижу грустную картину. Понурый Пепел со взъерошенной шерстью, не просохшей после усиленной, видимо, тренировки, бредет в поводу у какой-то девочки. Вид у него неухоженный, копыта заломанные. "Вы Люся?" - спрашиваю. "Нет, я конюх, а Люся в манеже отдыхает".
     А я-то, я-то, даже достигнув высших своих титулов, почти всегда сама "вышагивала" Пепла после работы. И это же был Пепел - чемпион мира, олимпийский чемпион. Я уже спортсменкой была, а разок посидеть на легендарном Абсенте казалось мне наградой, честью, чудом!
     Короче, я поехала в Центральный совет "Урожая" и попросила вернуть Пепла в Сокольники, обеспечить ему ежедневный часовой тренинг на корде и никого на него не сажать, поскольку в июне рассчитываю снова приступить к тренировкам. Все это было выполнено, хотя за кулисами поползли шепотки о том, что и сама, дескать, уже не спортсменка, и лошадь для других жалеет, эгоистка такая.
     29 мая у меня родилась Влада. В конце июня я села в седло. До чемпионата страны оставалось три недели.
     Не знаю, что было бы со мной, если бы не мама. Все заботы она взяла на себя, все, какие могла. Для нас с ней - именно для нас обеих, потому что мои интересы всегда были ее интересами, - это было не просто возвращение в спорт. Было нечто большее - шаг к возрождению нашего когда-то доброго и теплого, полностью разрушенного мира.
     Иные меня осуждали: "После такого несчастья, да и ребенку только месяц, а она нашла о чем думать - на лошади кататься. Хватит, откаталась, пора о жизни поразмыслить".
     Осуждали многие, на помощь пришел Миша Копейкин. В первый же день, когда я вернулась из родильного дома и толком не знала, как подступиться к маленькой (а мама все навыки уже забыла), явился Миша и храбро взялся за дело. Раз-раз, перепеленал, продемонстрировал, как пеленки под краном стирать (его дочери было тогда пять лет). На другой день он пришел с Аллой, своей женой, и она осталась нам помогать.
     Копейкин - мой друг, очень хороший спортсмен и очень хороший человек. В 1967 году в Аахене он на Корбее был в Большом призе шестым, а в переездке я его опередила. Мне присвоили звание мастера спорта международного класса, а Миша этого звания дожидался еще десять лет - вроде бы из-за меня. Но никакая конкуренция никогда не нарушала нашей дружбы.
     Обычно дня за два - за три до Нового года он появлялся у нас с елкой: покупал себе и решал, что нам тоже нужно.
     ...Тренировалась я в то лето одна: мое возвращение по-прежнему считалось блажью. Попросила перенести Пепла в Московский конный завод - мы рядом жили на даче. Там не было размеченного манежа, границы его я представляла мысленно на поросшей травой поляне. Но каково было лошади - ей-то надо ощущать стенку.
     Казалось, все это во сне, все не со мной.
     За день до чемпионата страны я попросила дать на меня заявку.
     Смотрели на меня с любопытством, всерьез никто не принимал. И вдруг - первое место в Среднем призе, первое в Большом, второе в переездке.
     Замешательство в руководстве сборной: через три недели чемпионат мира в Копенгагене, а команда не укомплектована. Меня спросили, смогу ли я поехать, но как было оставить двухмесячную девочку на одну маму? И тут старший тренер сборной Николай Федорович Шеленков пришел мне на помощь. Его жена, доктор медицины, заведующая отделением Института акушерства и гинекологии, уговорила пожилую опытную медсестру взять нас под свою опеку. И я собрала чемодан.
     В Копенгагене наша команда была второй (потом подсчитали, что без нас с Пеплом она оказалась бы не выше третьего места). Я получила бронзовую медаль, уступив только Климке и Линзенгофф. "Бронза", завоеванная в таких условиях, была для меня дороже "золота". Но надо же было так случиться, что, когда мы проходили круг почета - как обычно, на галопе, - ушко моей медали, висевшей на тонкой ленточке, обломилось, и она упала в песок.
     Я потом долго ходила по манежу, пытаясь ее найти, и не могла.
     Но свет не без добрых людей. В течение многих лет покрытие манежей на всех крупных турнирах готовит один и тот же специалист из ФРГ. У него особый трактор с маленькой бороной, и через каждые два-три выступления он боронит и разравнивает покрытие. Он узнал о моей беде, сказал, что постарается помочь. И действительно, на другой день с улыбкой вручил мне медаль. Оказывается, он со своими помощниками для этого весь песок перекопал.