Horsik



Каталог статей
Главная | Регистрация | Вход

Главная » Статьи » Литература.

Путешествие в седле по маршруту "Жизнь". Елена Петушкова, Глава-8
8

     Вернемся к спорту. В январе 1964 года меня зачислили в аспирантуру, а в мае начался тренировочный сбор для подготовки к Олимпиаде. Он проходил на Десне, в Ватутинках, в тридцати километрах от Москвы. Я не могла позволить себе жить на сборе вместе с другими участниками - мне надо было работать над диссертацией.
     И вот я подбегала к метро перед самым его открытием, потом мчалась к автобусу, потом минут двадцать пешком через лес... В семь я седлала Пепла - когда другие, не спеша, шли завтракать.
     В первое время со мной много и охотно работал армейский тренер по выездке Николай Алексеевич Ситько - он исключительно предан делу, готов с раннего утра и до позднего вечера ездить на лошади. Но через несколько дней я ощутила в его поведении неожиданную метаморфозу: я словно перестала для него существовать. Оказалось, руководство строго предостерегло его, чтобы он перед первенством СССР не готовил "своим" соперницу (к сожалению, ведомственные интересы порой ставятся выше интересов сборной).
     Попав в сборную, я неожиданно окунулась в атмосферу страстей, которых прежде не знала. Меня огорошило, например, что некоторые - взрослые мужчины, зрелые спортсмены - внезапно перестали со мной здороваться, и я ломала себе голову над вопросом, когда и чем их обидела.
     Это было, как я поняла позже, издержками того чувства соперничества, той естественной для спорта - большого спорта с его огромными моральными ставками - острой конкуренции, которая, будучи подогреваема честолюбием, разъединяет порою людей. Этого нет и никогда не было в нашей сборной за рубежом, там наши интересы едины, мы сплочены высокой патриотической целью, но дома с этим нет-нет да и сталкиваешься.
     Мне повезло. Большую часть спортивной жизни я провела, многого не зная, отчасти в тепличных условиях. Григорий Терентьевич Анастасьев, незабвенный Терентьич, избавлял меня от дрязг, словно заслонял грудью. Я жила в иной атмосфере еще и потому, что дома встречалась только с чистотой и теплом, что на кафедре была необычайно дружественная обстановка. 
     Потому-то так больно уязвляли меня некоторые события, так помнятся они до сих пор. Окаянная ведомственная конкуренция сказалась не только в охлаждении Ситько. Дня за четыре до чемпионата страны лошадей повезли на Московский ипподром - там проводилась выездка. Поставили в конюшню. А я заболела ангиной и только накануне старта смогла выбраться к Пеплу. 
     Стояла жара, раскаленный воздух словно вибрировал над землей, а я бродила по конюшням и никак не могла обнаружить свою лошадь. Наконец мне показали на дальнюю: "Может быть, там". В первую секунду я его не узнала - скелетик, обтянутый кожей. Он вышел, еле переступая ногами, жадно потянулся к воде. Два с половиной ведра он выпил сразу. Его бросили без присмотра, двое суток не кормили и не поили. 
     Мы с ним заняли шестое место: после всего, что произошло, выше быть не могли. И на Олимпиаду в Токио не попали. 
     Но горечь в памяти не оттого. Она поднимается в душе, когда я мысленно вижу тот живой скелетик на четырех ножках, тянущий морду к воде. 
     В следующем, 1965 году я впервые участвовала в чемпионате Европы. Надо сказать, что подробности соревнований я, к сожалению, всегда помню плохо - своих баллов, например, не помню никогда. И хотя основные вехи, самые трудные и самые радостные дни, конечно, запоминаются, ход отдельных соревнований словно сливается воедино. Словно все, что было у нас с Пеплом, - это один длинный, бесконечный турнир. 
     И об этом, так сказать, типичном турнире я сейчас расскажу, чтобы сразу сделалось ясно, как он проходит, с чем сопряжен. 
     Итак, соревнования. Прежде всего важно угадать с разминкой. Мало разомнешь лошадь - плохо: мышцы не разогреются, трудно будет делать сложные элементы. Кроме того, не избавь ее от излишней энергии, она, глядишь, подыграет где-нибудь на прибавленном аллюре, а это срыв элемента, это все равно что фигуристу упасть. К тому же избыток энергии позволит ей глазеть по сторонам, остро реагировать на окружающее, и она может чего-нибудь испугаться. Разомнешь больше чем надо - устанет, будет работать вяло, и много ты у судей не получишь, и скинут они тебе баллы по тому пункту, который озаглавлен "импульс, желание лошади двигаться вперед". 
     Спортсмен делает разминку, что называется, по самочувствию, но лошадь-то сама ее не делает, и говорить она не умеет, и ее самочувствие надо угадать. Причем не только самочувствие - настроение. Если она взволнована, то при разминке ни малейшей резкости, только спокойствие, подавлена - надо взбодрить. 
     Научить человека понимать лошадь очень трудно. Не знаю, можно ли вообще этому научить. Способность к почти телепатическому контакту с животным должна быть от природы, а индивидуальный опыт лишь развивает ее. Недаром про особенно способных всадников в конном спорте говорят: "Он с чутьем". 
     В спортивной науке сейчас увлеклись построением неких идеальных моделей для каждого вида спорта. Не знаю, как в легкой атлетике, гимнастике или плавании, но применительно к конному спорту я моделирования не приемлю. Пусть фигура, руки, ноги, физическая сила, быстрота реакции, даже посадка будут соответствовать идеалу, но нет чутья - нет всадника. Или есть, но среднего уровня, не более. 
     Я понимаю, что такой тезис равносилен сакраментальному: "Ум как деньги: если он есть, то есть, если нет, то нет". 
     Опытный автомобилист знает, что у каждой машины свои особенности. Однако он всегда уверен в адекватности реакции: нажим на педаль газа или сцепления предполагает строго определенный ответ. Казалось бы, для всадника тоже однозначно: потянул за правый повод - пошла направо, за левый - налево. Пошла-то она пошла, но как! Одно дело - плавно вписалась в поворот, слегка повернув голову и красиво согнувшись в боку. Другое - когда только слегка скривила челюсть, подставив ее, как подпорку, ненавистному железу, и повернулась всем корпусом, прямая, точно доска. Баллы сразу летят вниз. 
     Словом, поскольку под тобой живое существо, то требования для получения необходимого ответа должны постоянно меняться в соответствии с десятками самых неожиданных факторов. Чутье в момент соревнований - это непрестанные микрокоррекции, причем ошибку чувствовать надо в фазе зарождения. Предугадывать ее. 
     Что касается идеальной модели всадника, то разве соответствует ей, например, датская спортсменка Лиз Хартель, которая после перенесенного в детстве полиомиелита с трудом передвигается на костылях? Ее сажают в седло, и она преображается. На Олимпиаде 1956 года Хартель была серебряным призером. 
     ...Итак, соревнования. Они проходят и под проливным дождем, когда с трудом удерживаешь мокрыми перчатками осклизлые поводья, а при поклоне судьям с полей цилиндра льется вода. И под палящим солнцем, когда кажется, что единственно возможный способ существования - сидеть по горло в ледяной ванне, а надо натягивать бриджи из плотного эластика, тяжелые сапоги, фрак, и к концу езды сердце чувствуешь у самого горла. 
     А как избавиться от мух и слепней? Лошадь встряхивает головой, отбивает задней ногой, а судьи скидок на мух не делают. 
     До старта три минуты. Я оглядываю себя и Пепла. 
     Так, косички в гриве не растрепались, "лишнее" белое пятнышко шерсти закрашено жженой резинкой... 
     Тренер и помощник еще раз протирают ему суконкой шерсть.
     Главный судья объявляет мою фамилию. 
     На Западе это звучит так: "Фройлен (впоследствии - фрау) доктор Петушкова". В большинстве стран Западной Европы наша кандидатская степень соответствует званию доктора, и это производит впечатление на зрителей и участников, тем более что за границей женщин в науке меньше, чем у нас. Надо сказать, что моя фамилия оказалась для иностранцев труднопроизносимой, и порой меня за глаза звали просто "фройлен Пепел". 
     Ассистент судьи осматривает железо во рту лошади: не применила ли я запрещенные правилами строгие удила или железную лопаточку, не дающую лошади перекидывать язык. Но все в порядке. 
     Гонг. 
     Подъем в галоп, и Пепел как по струнке идет по осевой линии манежа и в центре, у точки, отмеченной белыми опилками, четко, быстро, но в то же время плавно, не "клюнув", останавливается. 
     "Вот вам,- мысленно говорю судьям.- Вот как мы умеем". 
     Короткий кивок, поводья в левой руке. 
     Судья снимает котелок. Начало хорошее. Разбираю поводья, чтобы тронуться с места. И вдруг нас захлестывает рев прибоя. Это вдали, на дорожке ипподрома, рвутся к финишу рысаки, это кричит публика (реальный случай, который мне запомнился). Пепел обычно очень собран, а тут от неожиданности заплясал, закрутился на месте. Срыв сразу двух элементов! 
     Только когда шум смолк, Пепел снова мобилизовался и, пофыркивая, тронулся рысью. Перемена по диагонали на прибавленной рыси. Он еще в углу привычно просит повод, вытягивая нос и опуская вниз шею. Распластавшись, словно летит над землей из угла в угол манежа. 
     Еще серия элементов. Чувствую, возбуждение прошло. Пепел начинает подхалтуривать: прибавляет ровно столько, сколько сам считает нужным. Ковыряю его шпорой с того бока, который не виден судьям, - маленькая хитрость. Но английскому анекдоту: "Сэр, почему у вас только одна шпора?" - "А вы думаете, что, если заставить одну половину лошади двигаться быстрее, другая будет отставать?" 
     Пепел, слегка крякнув, не прибавил ни на йоту. Он у меня профессор - прекрасно знает, что во время соревнований никакие наказания ему не грозят. Он работает честно и добросовестно, но чуть-чуть излишне самостоятельно, словно говоря своим поведением: "Я прибавил, и хватит, а если тебе еще надо, это уж, извини, слишком". 
     Правда, в чем я не могу его упрекнуть, так это в отсутствии внимания к моим действиям. Многие лошади, запомнив программу, усердно и услужливо начинают сами каждый следующий элемент - начинают, когда еще не подготовлены к нему, на метр-полтора раньше нужного места. Таких забот с Пеплом я не знаю. Он чутко ждет сигнала к каждому переходу, хотя езду тоже знает и помнит. 
     Однако ленца, с которой он сегодня бежит, действует мне на нервы. Давлю ногами изо всех сил его бока, позади только половина программы, а я уже устала, и впереди самые трудные элементы. Пепел работает очень четко, но вяловато, хотя при такой жаре его понять можно. 
     Переход в шаг. Ну вот, секунд двадцать передышки - шагом сам пойдет. 
     Снова подбираю поводья, стискиваю бока. Пассаж... Пиаффе... Вот негодяй, совсем замер, еле ногами перебирает, а ведь так хорошо на разминке делал! 
     Менка ног. Здесь он часто врет. Когда-то это был его коронный номер, но однажды я заболела, и на него посадили другого всадника - мужчину: команде на соревнованиях нужен был зачет. Вместо того чтобы попытаться подстроиться к лошади, всадник взялся за один день переделать "под себя" Пепла. Он предъявлял иные требования и по-иному, чем я. Лошадь не понимала, чего от нее хотят. 
     Когда я срочно сбила температуру и пришла, Пепел категорически отказывался делать менку ног. С тех пор его будто подменили: в последующие десять лет можно по пальцам пересчитать соревнования, когда ему случайно удавалось пройти диагональ, меняя ногу без единой ошибки. 
     Правда, и я здесь уже не чувствую уверенности. Точнее, жду ошибки. А лошадь и на это реагирует. 
     Есть всадники, у которых лошади прекрасно работают на тренировках - кажется, равных быть не может. А в соревнованиях такая слабая езда, что диву даешься. Наверное, этих спортсменов подводит именно ожидание ошибок - богатое воображение и проистекающая от этого излишняя осторожность, которая переходит в робость, боязнь малейшего риска. Это не спортсмены по натуре. Даже если у них чутье, лучше им быть тренерами, готовить лошадей для других. 
     Но в менке ног на этот раз, кажется, пронесло. Все прекрасно. Остается заключительное пиаффе, и я позволяю себе немного расслабиться: сама выдохлась до предела. Пепел мокрый, шерсть под поводьями в пене... 
     Ох, нельзя ворон ловить! Я самую малость ослабила контроль, а он взял и стал, когда надо еще восемь темпов отбить. 
     Не смущаясь тем, что нахожусь под носом у судей - из двух зол выбирают меньшее, - поддеваю Пепла шпорами. Лениво отбрыкнувшись, он несколько раз переступает. Это вряд ли даже намек на пиаффе, но большего мне добиться не удается.
Пот заливает глаза. Задыхаясь от усталости и злости, кланяюсь судьям - улыбку даже не пытаюсь изобразить. 
     Поводья брошены, и Пепел, глубоко вздохнув, выходит из манежа с чувством выполненного долга. Сохраняя внешне полное спокойствие, я шепчу сквозь зубы: "Урод! Ишак! Скотина безрогая! Вот я тебе сейчас покажу, как не делать пиаффе! Дай только выехать за трибуны, где нас не видно". 
     Но стоит мне дотронуться шенкелями до боков, как бы провоцируя Пепла: пусть попробует снова схалтурить, я ему покажу! - и он легко и свободно выдает такое пиаффе, что остается соскочить, похлопать его по шее и отвести в конюшню. 
     Да, он у меня действительно профессор - разве можно на него сердиться?

Категория: Литература. | Добавил: Lany (20.01.2008)
Просмотров: 791 | Комментарии: 2 | Рейтинг: 0.0/0 |
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Категории каталога
Большой конный мир. [12]
Ветеринария. [6]
Полезное. [11]
Литература. [116]
Подсказки начинающим. [3]
Разное. [0]
Форма входа
Поиск
Друзья сайта
www.filly.msk.ru Сайт посвящённый НХ
www.raiter.flyboard.ru Конно-тематический форум Raiter
www.prokoni.ru Сайт любителей лошадей
Лошади и конный спортRambler's Top100
Эквихелп - общество помощи лошадямGoGo.ru 
 
 
 
  
Gogo.Ru
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Мини-чат
500
Наш опрос
Чем вы занимаетесь с лошадью?
Всего ответов: 304
Copyright MyCorp © 2024